В давние времена, которые нынче могут восприниматься только как седая легенда, увлекался я энтомологией. То есть, мечтал ездить в экспедиции («на далекой Амазонке не бывал я никогда…»), ловить там чешуекрылых-жесткокрылых и сажать их сначала в морилку, потом в сушилку, потом в распрямилку. Ну а потом помещать в красивые стеклянные ящики. И получать за это хороший паек от коммунистических упырей.
И даже преуспел. То есть пайка-то я так и не получил, но много разнообразных представителей класса насекомых я в свое время отправил в вечность. С другой стороны, многим спас жизнь – ибо ради практики я их разводил в промышленных масштабах – в коробках жили выводки гусениц, которых я успешно, до превращения в бабочек, выкармливал листьями крапивы-морковки, в банках с водой обитали мрачные личинки жуков-плавунцов, в старом аквариуме процветал муравьиный город и т.д. Это я только потом узнал, что такого рода экспериментами занимаются исключительно конченные маньяки - как в книге «Молчание ягнят». Маньяки сидят и наблюдают за метаморфозой, потому как мечтают превратиться в нечто другое, лучшее, чем являются на самом деле, то есть – ожидают Катарсиса. Но в те времена книг Томаса Харриса не издавали, потому в СССР никто и не подозревал, какой я на самом деле испорченный человек. Потому и выжил, спасибо цензуре, да.
Глаз наметанный – мне и сейчас достаточно взглянуть на обычный деревенский забор и я тут же вам надергаю горсть насекомьих куколок, умело запрятанных в темных щелях, за перекладинами или под почтовыми ящиками. Я их сердцем чую.
С тех пор много воды утекло, теперь я уже никого не трогаю. Только разве шлепну по старой памяти из фоторужья. Вот и в этот раз завел дружбу с бражником подмаренниковым. Он сначала, как колибри, летал над флоксами, ну а потом присоединился ко мне на крыльце – донимал почти всю ночь:
 |  |
